Гальдрастав, нарисованный на белоснежном мраморном полу несколько кривоват и, на вкус Елизаветы, выполнен весьма топорно. Она – любительница исландской графической магии, смотрит на творение своего ученика, Итана, с изрядной долей скепсиса во взгляде, склонив голову к плечу и раздраженно поправляя светлую прядь волос в попытке в который раз убрать ее за ухо. Да, дело, определенно, дрянь. Этому мужчине лучше не учиться таким материям, в конечном счете, не всем такое вообще было нужно, он был хорош, как боевой маг и на этом, возможно, надлежало пока остановиться, сосредоточившись на обучении его контролю. Во всех смыслах.

Но Итан не останавливается и продолжает что-то там малевать, периодически поглядывая то на Елизавету, то в планшет, где она и нарисовала ему этот став, свято веря и надеясь на то, что хотя бы так, не по памяти, он сделает все, как надо. Нет, Итан – не идиот. И были дисциплины, которые удавались ему получше, чем большинству членов Ковена, но графическая магия давалась особенно тяжело. Елизавета по себе знала, что преодолеть подобное можно было двумя способами. Собственно, преодолением, либо временным отвлечением на что-то другое, подтягивание навыков альтернативной направленности. Только объяснить это Итану было не то, чтобы очень просто. Кажется, исландская графическая магия уперлась ему просто из принципа. Не иначе, поспорил с кем-то из членов Ковена, что справится.

- Воу-воу! – вошедший Джеймс взмахивает руками и смотрит на Елизавету так вопросительно, словно сомневался в том, что она снова не потеряла память, раз позволяет такое малевать на полу, молчит и ничего не исправляет. Но затем ведьма посылает мужчине обреченный взгляд и все становится на свои места: ничего она не забыла, все понимает, но не прерывает Итана, потому что он старается, - Точно говорю тебе. Эта штука откроет врата в ад, если ты вон там «эар» не переправишь обратно на «тейваз», - Джеймс указывает на край гальдрастава и Елизавета кивает, понимая, что в самом деле, не мешало бы теперь остановиться.

- Итан, хватит, - просит женщина негромко и отворачивается, намереваясь найти учебник, который стоит почитать мальчишке перед тем, как начинать снова. Она и не замечает, что он не остановился, а продолжает прорисовку, между тем, покачивая головой в такт музыке, которая от того не слышна Елизавете, что беспроводные наушники она просто не усматривает в ушах у ученика. Знала бы, что он себе такое позволил, наказал бы проклятием, но копаясь в книжках, она не знает, уверенная в том, что мужчина внял ее просьбе.

- Я еду в город, тебе что-нибудь нужно? – спрашивает Джеймс, развернувшись к ведьме и пальцем указывая ей на книгу, что стоит у самого края, ту самую, которая им подойдет. Да уж, с «рунической азбуки» тут начать будет самое то, что нужно. Перестать путать рунические ряды и писать нужные руны – прекрасное начала для мужчины, что отчаянно жаждет познать тайны скандинавского колдовства, - Купи, пожалуйста, пару упаковок с палочками из паоло санто и корень болотного аира. Я завтра учу девочек готовить зелья, - она пожимает плечами и, наконец, поворачивается к Итану, намереваясь дать ему книгу. Джеймс поворачивается тоже и ужас, который возникает на лицах обоих всего через секунду, сравним с ужасом, который они испытывали в последний раз, когда мужчину пытались сжечь на костре исландские протестантские священники.

- Итан! – орет Елизавета во все горло, но тот не слышит, продолжая настукивает мелодию. Джеймс бросается к нему и сбивает с ног, но уже поздно, потому что вспышка, что зарождается в самом центре гальдрастава, грозится всех их в этой комнате убить к чертям собачьим.

Говард успевает взмахнуть руками, громко и четко вспоминая слова гальдра – заклинательного песнопения, которое заключает всю силу потенциального взрыва в самом центре круга. Это удается Елизавете без труда, но куда сложнее – контролировать магический импульс, который нестабилен из-за дурных умений ученика, который вообще все это начал. А кто виноват? Орать на него было глупо – сама не уследила, будто первый день учит и не знает, что у учеников часто опилки вместо мозгов.

- Уходите оба, быстро, - тихо, не отводят взгляда не то от собственных рук, не то от красного шара по центру става, не просит – приказывает Елизавета и мужчины медлят всего секунду, понимая, что спорить сейчас – худшее из всех решений, что могло бы прийти им обоим в голову. Ведьма глубоко дышит, понимая, что любое магическое колебание сейчас шарахнет покруче тротила, а потому, старается вообще не шевелиться. Мужчины уходят и Елизавета слышит, как Джеймс уводит всех из крыла, в котором они находятся, веля им убираться так скоро, как хватит сил. Паники нет, но вопросов много. Позже, все позже.

- Спокойно, Лиз, спокойно, - произносит ведьма сама для себя, с каждым шагом приближаясь к шару, в который она сжала всю силу неверно нарисованного става. Она медленно отрывает его от пола, полностью помещая в свои руки, чувствуя, как жар едва ли не плавит их, причиняя боль, но пока терпимую. Женщина делает шаг за шагом, ногой открывая дверь с тем, чтобы выйти в коридор, по счастью, абсолютно пустой, повернуть налево и их черного хода направиться прямиком в сад по узкой тропинке. Тот самый сад, который они совсем недавно восстановили из-за нытья Барбары о том, что Елизавета много раз все разрушила.

Колебания пульсацией ощущаются в пальцах, и в этот момент боль становится почти невыносимой. Ведьма зажмуривается, но удерживает сферу в руках, понимая, что умереть будет намного больнее. Центр сада, ведьма аккуратно кладет сферу на землю, не отрывая от нее взгляда, зато отрывая обожженные руки. Шаг назад, еще два, три, десять, двадцать, тридцать. Лишь теперь Елизавета отпускает сдерживающий фактор и вспышка ударной волной разносит несколько статуй, фонтан, четыре скамейки, а в довесок уничтожает все живое, что было некогда высажено вокруг. В земле опять дыра. В разуме – понимание того, что Барбара будет не рада.

- Идиот, - бросает растерянному Итану Елизавета, проходя мимо. Она направляется прямиком к Анне, которая следующие полчаса приводит руки наставницы в порядок, счастье, что ожоги не столь серьезные, чтобы была нужда о них переживать.

- На сегодня все занятия окончены, - сухо произносит ведьма, чувствуя, что, пожалуй, несколько утомилась из-за этой ситуации. Самую малость, - Чтоб выучил мне до конца недели наизусть. Не то я тебя заставлю перелопачивать весь сад и засаживать его заново, - ведьма швыряет в Итана книгу, но он мастерски ловит ее, едва протянув руку.

- Спасибо, - кивает мужчина, а затем тихонько добавляет, - Прости.

Любое напряжение снимет теплая ванна и Елизавета проводит в джакузи около двух часов, после чего моется, мажется бальзамом, одевается и выходит в спальню, не ожидая увидеть никого больше до самого ужина, то есть, еще целых четыре часа. Но вопреки ожиданиям, в комнате уже сидит Джорджиана с видом, который явственно намекает на то, что сама она никуда не уйдет.

- Все в порядке? – настороженно интересуется Елизавета, садясь за туалетный столик, - Ничего не случилось? Тебе чем-то помочь?

Елизавета так часто слышала это утверждение, что едва его произносил кто-то еще, как оно отдавалось эхом тысяч голосов у нее в голове. Да, многие хотели у нее учиться. Да, немногим удалось доказать, что они этого достойны. Обучать дурака – лишь зря тратить время и Бэсс отлично это знала, потому что в свое время бралась за обучение немалого количества бездарностей, убежденная в том, что научить можно всякого. Научить – да, всякого. Но не всему. И в первую очередь, дурака никогда нельзя было обучить контролю, что лежал в основе всего, что образовывал суть и сущность сильного мага, кем бы он ни был. Елизавета знала это и до своей смерти и последующего воскрешения, но после него она поняла это, как никто другой, потому что вся ее Сила и вся ее мощь, скопленная за тысячелетия, была в ту пору с нею. А какой толк? Не имея тех знаний, что она накопила за множество веков, ведьма только и могла, что разрушать, едва выйдя из себя. Таково было ее наказание. Иметь непревзойденную мощь при полном отсутствии контроля. Контролю же она учила и всех своих подопечных, разумно полагая, что без него не может быть ничего. И, пожалуй, Итану следовало выучить эту истину лучше, чем всем остальным. Чему его вообще учили в этом его Дозоре?

Вопреки расхожему мнению, Джорджиана, хотя Бэсс все еще считала ее Женевьевой – ведь именно это имя она ей дала – дурой не была. Она могла прикидываться идиоткой перед кем угодно, отлично выучив простейший закон, что говорил, будто бы женщинам, которые вовремя могут изобразить пустышек, проще живется на белом свете, но ее мать, как никто знала, что идиоткой она не являлась, даже если очень хотела бы. Что ж, Елизавета никогда не мешала своим детям играть в те игры, которые им хотелось. В конце концов, спрашивать с Женевьевы, зачастую, было бессмысленно. Порой, она так глубоко погружалась в этот свой образ наивной идиотки, что и с матерью говорила сообразно этому. Но теперь, когда память Бэсс была на месте, обмануть ее этой дуростью было невозможно. Опыт и знания против воли вели к проницательности, а проницательность, увы, не приносила счастья, зато приносила понимание самой сути явлений, людей и вещей. Однако же, многие знания – многие печали. И Женевьева, порой, очень даже печалила свою мать. По разным причинам.

Да, дочь Говард не была дурой, не была пустышкой, не была идиоткой, не была той незначительной величиной, которая вечно должна была довольствоваться лишь тенью великого имени своей матери. Даже если в какие-то моменты своей жизни так считала.

И все же, Елизавета не хотела ее обучать.

Она помнила день, когда с гниющими ногами пришла в поселение ведьм на востоке. От этого места за версту несло магией, величием и первозданной земной сутью, которую постигает всякая ведьма, достигшая определенного мастерства. Тогда Елизавета была убеждена в том, что знает гораздо больше, что она владеет едва ли не всем, чем может владеть Иной, что знания ее совершенны и безупречны. Но проклятие, которое она не могла с себя снять, говорило об ином.

Жизнь в этом месте подвергла чудовищным испытаниям и ее тело, и ее дух, и ее Силу, и ее знания. Помнила она и о том, как упала в ноги местной Верховной, тоже прося ее стать наставницей. И она стала. Помнила Елизавета и день, когда ее обучение закончилось и она выпила отвар черной белены, как было велено и как диктовал тысячелетний закон. Выпила, чтобы победить смерть. И победила. Так начался ее путь, преисполненный поисков, которым не было конца, поисков, которые уничтожали ее раз за разом и собирали заново. Она жадно искала больше, жадно узнавала еще, жадно познавала истины мироздания, зная, что им нет, не будет и не может быть конца. И этот поиск сводил ее с ума, жег душу и, Сумрак свидетель, жжет и по сей день. Знания не принесли ей радости, покоя и умиротворения. Сила не сделала ее счастливой. Магия не создала ей безупречную жизнь. Груз вечности, который несла на своих плечах Бэсс, год от года становился лишь тяжелее, по мере того, что еще она успевала узнать и сделать. И порой ей казалось, что в пучине далекой от всеведения она, однажды, попросту утонет, не в силах совладать со всем, что хранил ее разум. Желала ли Елизавета, хоть на секундочку, чтобы ее дети разделили с ней этот груз? Нет. Желала ли она, чтобы они чувствовали нечто подобное? Нет. Желала ли она, чтобы они познали все то, что познала она? Нет. И если ее ученики выбирали этот путь самостоятельно, и им она позволяла, то ее дети большую часть времени были такого выбора лишены, потому что задача родителей неизменно состояла  в том, чтобы ограждать своих детей от ошибок, особенно тех, что некогда совершил сам.

У Елизаветы не было никаких оснований так полагать, но она не умом – нутром чувствовала, что рано или поздно, а этот разговор все равно случится, причем как с Андреем, так и с Женевьевой. Она пожелала бы, чтобы случился, как можно позднее, но, в конечном счете, не вечность же им ждать, пусть даже вечность и была доступна им всем, как Иным.

Бэсс вздохнула, взяла со столика тоник и вылила немного на ватный диск, аккуратно протирая лицо, как если бы косметика для нее в самом деле имела хоть какое-то значение и она не могла большую часть своих проблем с внешностью решить при помощи пары-тройки заклинаний. Последовал крем и все это время ведьма молчала, время от времени кидая взгляды на дочь, у которой было время для того, чтобы передумать и сказать, что вообще-то она хотела пригласить мать на прогулку по торговому центру. Это было бы, пожалуй, даже очень мило.

- Кто думает, что постиг все, имеет реальные шансы быть счастливым, - криво усмехнувшись, переиначила фразу Елизавета и покачала головой, перехватывая копну светлых волос заколкой, - Артур, впрочем, такого шанса лишен, потому что в своей стезе он знает очень много, но все еще полагает, будто бы недостаточно. Это делает его великим целителем, - многозначительно, хотя и довольно задумчиво отвечает женщина, снимая браслет с руки и кладя его в шкатулку, что стояла здесь же, прямо на туалетном столике, искусно выполненном из светлой породы какого-то неприличного дорогого дерева.

- Зачем? – помолчав немного, наконец, спрашивает Елизавета, не торопясь поворачиваться к дочери. Этот вопрос она задавала всякому, кто желал, чтобы она его обучала. И без ответа на него, у вопрошающего не было никакого шанса. Впрочем, большинство ответов попросту не устраивало ведьму и она избегала учеников, которые жаждали знаний ради условного владычества над миром, что бы это для них ни значило.

- Какова твоя цель? Эти люди обучаются у меня с разными мотивами и большинство из них – вообще не похожи между собой. Их объединяет стремление к знанию. Лучших из них – то есть, Барбару, которую ты так не любишь, стремление к Абсолютному знанию, к знанию ради знания. Что ты рассчитываешь получить, обучаясь у меня, Женевьева? Для чего тебе это нужно?

Эмоциональность дочери, пожалуй, всегда чрезмерна. Раньше Елизавета сказала бы, что ей это не нравится, но теперь она не могла бы с уверенностью утверждать, потому что относилась к выпадам Джи с должным снисхождением. Ей ведь тоже когда-то было чуть больше сотни, и в ту пору она тоже делала глупости и вела себя неосмотрительно. Разве что, масштабы их неосмотрительности различались кардинально. Помнится, Бэсс в ту пору крепко влипла, считая себя самой умной и нахамив какой-то ведьме в лесной глуши. Теперь на теле не осталось даже шрама, что напомнил бы о тех месяцах страданий и боли, ненависти и отчаяния, но воспоминания были свежи, как вчера. Впрочем, Елизавета, конечно же, не намеревалась проучить дочь так же, как проучила ее та ведьма. Такие жестокие уроки были здесь ни к чему. В конечном счете, Джорджиана даже не получила толкового магического образования и требовать от нее сдержанности хотя бы ради своих магических изысканий, было бы преждевременно.

- Разве я сказала «нет»? – спокойно и без тени нажима, вопрошает ведьма, склоняя голову к плечу, отчего светлые волосы противно лезут в глаза и в следующее мгновение женщина перехватывает их заколкой, - Урок первый: учись воспринимать не только слова, потому что не они одни говорят за человека, будь он хоть Иным, хоть смертным, - это, впрочем, никак не обещало девушке, что будет урок второй, или последующие. Елизавета не была безоговорочным сторонником мнения, что Джорджиану нельзя обучать, чтобы не привести ее к тому же, к чему пришла ее мать. Бэсс даже знала варианты того, как направить девушку в совершенно иное русло. В конечном счете, магия не всегда приводила к результатам, подобным тем, что получила сама ведьма. Даже более того, она, пожалуй, была редким исключением из череды правил мира Иных, где усредненной нормой считался уровень второй-третий без твердой базы знаний, которые можно было бы использовать в своих целях, какими бы они ни были. Так что, Елизавета, давно решившая, что Джорджиане нет нужды достигать сногсшибательных высот, вовсе не ставила крест на ее обучении в целом. Но и преимуществ перед лицом матери эта девушка никаких не имела. Либо она могла ответить на вопрос «для чего?», либо во всем этом не было ровным счетом никакого смысла, и младшая Говард не доросла до того, о чем просила.

Об отношениях Джорджианы с Барбарой, Елизавета, конечно же, знала. Знала, что Барб считает Джи набитой дурой с огромным самомнением, как знала и что Джи считает Барб зазнавшейся стервой. Они обе были неправы. Но смотреть на людей и видеть глубже, чем они стремятся показать, всегда было не такой уж просто задачей. Даже для Барбары, чьи интеллектуальные способности превосходили две трети Ковена в разы. Влезать в это Бэсс была не намерена. Несмотря на поведение Джи, они обе были взрослыми людьми, и им следовало учиться сосуществовать мирно и бесконфликтно. В конечном счете, никто точно не знал, когда Елизавета умрет в следующий раз.

- Ты можешь не любить Барбару, но уважать ее, тебе следует, - поучительно произнесла ведьма, снимая с пальцев кольца с тем, чтобы аккуратно убрать их в шкатулку. Аккуратно не от того, что они имели большую материальную ценность. Аккуратно от того, что часть из них была смертельными артефактами, ценность которых заключалась отнюдь не в их стоимости. Впрочем, в мире Иных некоторые отдали бы за них целую жизнь, - Уважать тех, кто превосходит тебя в уме и заслугах – это не унизительно и очень правильно. Так ты можешь многому у них научиться, - Елизавета молчит о том, что, возможно, Джи следовало попросить помощи в обучении у Барбары. Та бы, конечно, была в ужасе, но скажи ей Бэсс, что ей следует согласиться, и она бы согласилась. В таком случае, девушки стали бы либо лучшими подругами, либо злейшими врагами. Опыт, в любом случае, был бы бесценным.

Елизавета молчит и выслушивает дочь со всем вниманием. А затем снова молчит. Достаточно долго, чтобы Джи в очередной раз вспылила, но молчит она вовсе не поэтому и не для этого. А потому что Бэсс нужно подумать и подумать очень хорошо. В конечном счете, речь шла о жизни и судьбе ее дочери. Бросить ее на произвол судьбы не позволяло какое-то глубокое внутреннее ощущение ответственности за эту вздорную девчонку, но мысль доверить ее тому же Артуру была не то, чтобы очень плохой. Возможно, даже куда лучшей, чем идея обучать ее самостоятельно. С другой стороны, Елизавета отлично знала, как личное между мужчиной и женщиной вредит любой беспристрастности, а следовательно, эффективности в обучении. Может быть, все-таки, Барб?

- Ты – не никто, - наконец, твердо произносит Елизавета, отлично зная, что успех начинается там, где кто-то в тебя верит. И если уж Джорджиана не могла, или не хотела, верить в себя самостоятельно, Бэсс готова была поделиться с нею своей верой, потому что точно знала, что эта девушка не настолько бестолкова, как пыталась казаться все это время. Винить ее было нельзя. Она выживала в жестоком мире, где нужно было приспосабливаться, попав в его руки как раз тогда, когда мать еще не успела ее ничему обучить, кроме как веселью, легкой жизни и любви к красивым вещам. Сложись все иначе, она смогла бы объяснить дочери, что у женщин есть сила больше мужской и ею можно пользоваться, чтобы обеспечить себе жизнь без необходимости прикидываться дурой. Но для этого нужно было иметь определенный уровень. И речь шла об уровне далеко не магическом. Джи выбрала иной путь. Таково было ее право. И кто бы что ни говорил, а именно этот выбор яснее всего свидетельствовал о том, что девчонка – совсем не дура.

- Ты – моя дочь. И тот факт, что до сих пор ты не достигла каких-либо феерических высот в магии, его не отменяет, - легко пожимая плечами и поворачиваясь к дочери, так же спокойно произносит женщина, - И ты не была бесполезной в Москве. Быть бесполезной в бою – не значит, быть бесполезной в целом. Или Артур, по-твоему, бесполезен? Может быть, другие целители бесполезны? – Елизавета знала, что посреди битвы от них всех – никакого толку. И потому, всех целителей она отправила в США еще до начала сражения. Среди магов были те, кто способны были залечить ранения средней тяжести прямо посреди сражения. А что до тяжелых ранений, то на них все равно не было никакого толку в гуще битвы. Бэсс это знала. Дозоры тоже это знали. Но целителей за собой все равно притащили. Они умерли первыми, потому что способности сражаться на том уровне, на котором велась война в Москве, за ними не наблюдалось. Елизавета так не разбрасывалась.

- Для всех людей и Иных есть свое место и свое время, Джорджиана. И если ты будешь у меня учиться, это – первое, что тебе надлежит понять. Неуместность человека в одной ситуации, не делает его столь же неуместным в другой. И тот факт, что те, кто воспитывали тебя без меня, не нашли в тебе таланта, который стали бы развивать, вовсе не подразумевает твою бесполезность. Хотя и подразумевает твою беспечность, - она многозначительно смотрит на девушку, давая ей усвоить такие простые истины, незнание которых столько времени мешало ей верить в то, что она тоже на что-то способна.

- Знания ради знаний это не стремление, Джорджиана, это путь, который выбирает ведьма, когда понимает, что мирские пороки ее более не трогают. Не трогает жажда власти. Не трогает жажда силы. Только жажда познания, столь глубокая и всеобъемлющая, что выходит далеко за пределы понимания большинства Иных. Ведь их представления ограничены одним только Сумраком, в то время, как мир  выходит далеко за его пределы и даже далеко за пределы одного только нашего мира. Я спрашиваю тебя еще раз «зачем тебе это?», потому что ты просишь обучать меня, даже не представляя, чему конкретно. Чего ты хочешь добиться в конечной точке? Кем, или чем ты себя видишь? Каковы твои устремления? Я спрашиваю это, потому что если ты ступишь на этот путь, он уже через год-другой уведет тебя из зоны привычного для тебя поведения и взглядов. Ты больше не сможешь скрываться за спинами мужчин, рассчитывая на их милость и защиту, как на единственный источник безопасности и силы. Ты больше не сможешь презрительно кривить нос на всякую ведьму, которая тебе не понравится, потому что будешь знать, что некоторые из них хранят знания тысячелетий, и ты не имеешь права испытывать презрение к тем, кто несет такую ношу. Это обучение перевернет всю твою жизнь. И Боги свидетели, Джорджиана, я не позволю тебе сделать даже шага назад, если это обучение начнется. На этом пути ты либо добьешься успеха, либо погибнешь. Но не вернешься к той жизни, что есть у тебя сейчас.

Порой, непосредственность Джорджианы была довольно милой, но порой, переходила всякие разумные границы. Как сейчас, когда она, кажется, пыталась продемонстрировать свое остроумие, но демонстрировала совершенно детское поведение в попытке неуместно передразнить мать. Елизавета многое хотела бы сказать по этому поводу, в том числе и то, что девочек детсадовского возраста она на обучение не берет, но, в конечном счете, сдерживается и только награждает женщину взглядом, который явственно говорил все, что Говард думала по этому поводу. От лекций она пока разумно воздержалась, как и от чересчур радикальных мер, в первую очередь, потому что отлично знала, что сама виновата в этом идиотском поведении. Не уследила, оставила слишком рано, невольно доверила мужчинам, которые не были способны воспитать из девчонки взрослую женщину и личность от стальной хватки которой, крошились бы камни. Впрочем, кажется, она хотела как раз этого. Стать женщиной, способной на поступки, способной вынести их последствия, способной принимать самостоятельные решения. Готова ли была дать ей это Елизавета? Вероятно. Она ведь обучала сотни девушек за свою бесконечно долгую жизнь, и из значительной их части вышло что-то дельное. У Джорджианы, чего греха таить, были превосходные гены и тот факт, что их портили добрую сотню лет, с точки зрения ее матери, ровным счетом ничего не менял. И все-таки, от поведения пятилетней девочки ей все-таки придется отказаться, если она желала обучаться у Бэсс. Потому что с таким отношением к магии к наставничеству уехать далеко было весьма проблематично.

- Хотела, или нет, но первое, чему тебе придется научиться: следить за своими словами, жестами и даже выражением лица, - прохладно, но вовсе не жестко произносит Елизавета, спокойно глядя на Джорджиану. Глупо требовать от нее сразу всего, глупо полагать, что лишь приняв такое решение, она сразу осознала всю его тяжесть. Нет, это придет постепенно, со временем, придет и испугает. Елизавета хотела знать, что не испугает настолько, что дочь решит сказать ей, что и этого она не хотела тоже. Потому что как  мать, Говард надеялась, что Джорджиана все-таки желала обучаться. Неважно, у кого именно. Важно, что желала. И это значило уже достаточно много, чтобы не махнуть на вечную девчонку рукой.

- Если я стану твоей наставницей, это будет гораздо больше, чем просто мать. Я буду требовать от тебя несравненно много и я не потерплю пренебрежения, неуважения, или ребячества. Потому что это неприемлемо и потому что я собираюсь учить тебя не заплетать косички на вечеринку к твоей подружке. Я собираюсь учить тебя истинам, неподвластным большинству. Для этих целей мне подойдет ученица, но не подойдет моя легкомысленная, поверхностная и недалекая дочь, заботящаяся только о цвете своих ногтей и новых платьях, не признающая авторитетов и полагающаяся только на способность красиво хлопать глазами, - это были жестокие слова, но сказаны они были не случайно. Да, Елизавете доставало прозорливости, чтобы понять, что ее дочь отнюдь не так проста, как она желала казаться. Что за маской дурочки крылась глубина куда большая, чем этого могли ожидать окружающие. Что Джорджиана слишком привыкла полагаться на удобный и уместный в мире мужчин образ, за которым не стояло ровным счетом ничего, потому что играть пустышку было не так уж сложно. И теперь Бэсс явственно и недвусмысленно давала понять, что этот образ, эта чертова маска ей здесь не нужны. Если Джорджиана собиралась учиться и если мать возьмет ее на обучение, ей предстоит путь, который может в одночасье изуродовать не только это прелестное лицо, но так же и душу. Так что, выбор у нее был небольшой: либо она оставляет поверхностную недальновидную идиотку за дверью, либо обучается у того, кто эту идиотку готов терпеть. Иными словами, где-то за пределами Ковена.

- Кто тысячи людей и Иных, у которых нет великих родителей, чьи имена превозносят и их тоже? Кто те ведьмы и маги, что не состоят в Ковене, в Дозоре, где бы то ни было еще, а живут своей обычной и нормальной жизнью, чувствуя себя вполне счастливыми? – счастье у каждого было свое, Елизавета отлично это знала. Но так же она знала и то, что счастье может состоять почти в чем угодно, но никогда – не в том, чтобы кому-то что-то доказать. И если Джорджиана руководствовалась этим мотивом при начале своего обучения, она не пойдет слишком далеко. А Бэсс хотелось бы, чтобы пошла, - Не начинай свой путь на ведьмовском поприще, потому что ты хочешь доказать, что ты чего-то стоишь. Это – не та стезя. Здесь тебе придется отдать душу, разум и сердце, чтобы превзойти большинство и начать чего-то стоить даже с твоей собственной точки зрения. И если ты хочешь учиться только для этого, то ты выбрала не самый правильный путь. Потому что состояться как ведьма средней руки, ты сможешь и без моих вложений. А чтобы состояться, как ведьме, которая превзойдет доступные и привычные миру ограничения, тебе придется отказаться и от оценочных суждений, и от своих детских комплексов, и от переживаний на тему «меня не взяли на главную битву столетия». Во-первых, потому что тебе придется здраво оценивать себя и понимать, где твои навыки могут быть полезны, а где нет. А во-вторых, потому что если я буду твоей наставницей, первое, чему тебе придется научиться это беспрекословно подчиняться тому, что я велю тебе делать. Никаких закатанных глаз. Никаких споров. Никакого ерничества. Никакого тщеславия. На долгие, возможно, очень долгие годы. Потому что получаться будет далеко не сразу. Настолько не сразу, что ты пройдешь все стадии отчаяния. Я прошла, - и она вновь отворачивается к зеркалу, продолжая приводить себя в надлежащий вид. Что конкретно под этим подразумевалось, не знал никто, ведь Елизавета, даже поднятая с постели, выглядела всегда одинаково. Одинаково хорошо, разумеется.

- Меня не трогают власть и сила, - спокойно повторяет за дочерью Бэсс, но отнюдь не вопросительно, - Потому что они – побочное явление знаний, которыми я обладаю. И вместе с тем – подспорье в обретении новых. Так что, сила и власть это только средства. И если ты достигнешь определенного уровня, ты легко это поймешь, - если бы в средневековой Англии можно было забирать чужие артефакты и иметь доступ к королевской библиотеке, не будучи королевой, Елизавета никогда бы ею не стала. И если бы в Священной Римской Империи можно было безболезненно изучать магию, не опасаясь инквизиторского костра, не будучи герцогиней, Бэсс вряд ли бы зашла так далеко в своих социальных поисках. Но Джорджиана была так молода. Ей еще предстояло узнать все эти, порой, неприглядные истины.

- Моя дорогая, - наконец, вздохнув, Елизавета поднялась из-за стола, пересекла комнату и села рядом с Джорджианой, глядя ей в глаза, - Ты не сможешь помогать девочкам находить себя, пока ты сама себя не найдешь. Пока ты не поймешь, чего ты хочешь и к чему стремишься. У тебя не получится быть одновременно женщиной, удобной мужчинам и радующей их глаз, потому что радовать что-то еще не хватает ума и ведьмой высокого уровня. У тебя не получится достичь запредельных высот, если мотивом к этим высотам будет служить преодоление подростковых комплексов, - она вглядывается в лицо женщины со всем вниманием, а затем качает головой, - Вопрос не в том, готова ли я стать твоей наставницей. Вопрос в том, готова ли ты стать моей ученицей. Потому что пока, я полагаю, что тебе этот путь не понравится, - нет, Елизавета уверена, что не понравится. И теперь она поднимается на ноги, давая женщине подумать, пока сама подходит к гардеробу с тем, чтобы выбрать платье. Ведьма молчит какое-то время, а затем берет вешалку с темно-синим и прикладывает к себе, как если бы еще его не надевала.

- У тебя есть ровно двадцать четыре часа, - наконец, заключает она, все еще разглядывая себя в зеркале с платьем, - Тебе нужно приготовить зелье для сращивания костей, смертоносный яд и жидкий туман. Кладовая в твоем распоряжении, как и библиотека. Но если я узнаю, что кто-то тебе помогал, никакого обучения не будет. Завтра, в это же время, принесешь мне результаты своих трудов. И это будет не последнее твое задание.

- Способна. В конце концов, ты сама сказала: ты моя дочь, - заключает Елизавета, выразительно посмотрев на Джорджиану. Среди Иных было немало тех, кто не верил в генетику и отрицал возможность наследования каких-либо качеств. Но правда была в том, что хотя невозможно было унаследовать ген Иного, совершенно определенно можно было унаследовать черты, интеллектуальные зачатки и, что было гораздо важнее в их случае – знания. Последнее, впрочем, имело вполне материальное выражение в виде гигантской библиотеки и порядка ста томов дневников самой Эллисив. О, Джорджиана еще не подозревала, но настанет день, когда она многое в них найдет. Елизавета сама ей покажет. А пока дочери следовало доказать, что она владеет хоть какой-то базой. Хоть чем-то, с чего они могут начать. Если могут.

Говард молчаливо провожает дочь взглядом, утверждаясь в ее решимости, но, если признаться честно, не до конца в нее веря. Пожалуй, ведьма даже не удивится, если так станется, что завтра Джорджиана не придет и не принесет никакие зелья, потому что бросила занятие на половине пути. Елизавета не станет ее осуждать. Она прекрасно ее поймет. И не в последнюю очередь, потому что если бы кто-то предложил ей вернуться на пару тысяч лет назад и выбрать простой путь, она бы так и сделала, прожив жизнь серой посредственностью недалекого ума, зато счастливой. Многие знания – многие печали. И до, и после, и во время их получения.

Как бы там ни было, а день Елизавета проводит за пределами Поместья, потому что у нее есть дела. Обрывать телефон в таких случаях совершенно бесполезно, но кто-то пытается и, в конце концов, сидя у залива Аппер Бэй, ведьма просто выключила его, полагая, что если на Ковен не напали вампиры-радикалы, Дневной Дозор, или еще кто-нибудь, то вполне можно было позволить себе отдохнуть. А если напали, то она очень сочувствовала нападавшим, но поделать ничего не могла. Жизнь такая жестокая штука, знаете ли.

Говард возвращается домой со стаканчиком из «Старбакс», поднимается к себе в комнату и едва успевает переодеться, как раздается громкий стук в дверь. Вообще-то Елизавета никого не ждала, а ни о каких экстраординарных новостях ей не сообщали. Стало быть, можно было запросто делать вид, что ее здесь нет. Но стук повторяется снова, а затем снова.

- Завтра, - вместо продолжительных объяснений, коротко заключает ведьма, но вместо того, чтобы услышать удаляющиеся шаги, слышит она, как открывается входная дверь гостиной при ее спальне и внутрь входит Артур, по выражению лица которого можно безошибочно определить степень его недовольства. Что ж, это ничего, ведь по выражению лица Елизаветы можно определить степень ее недовольства из-за того, что она отказала кому-то в визите, а он все равно завалился, хоть его и не звали.

- До завтра не терпит, Елизавета, - заявляет сходу Артур, привычно, весьма вежливый и учтивый, не то, что теперь, - Не буду ходить вокруг, да около и спрошу тебя прямо: ты давно решила заделаться прекрасной матерью, желающей обучить свое дражайшее чадо магическим истинам? Не отвечай. И не спрашивай меня, зачем я в это лезу, ведь она не только твоя дочь, но и моя женщина. И я не хочу, чтобы через пару недель она пришла ко мне в слезах и рыдала сутки из-за того, что мать отвергла ее начинания и пресекла ее энтузиазм на корню просто потому что она не так хороша и гениальна, как ведьма, которая, возможно, побеждает не умом, а опытом в две с половиной тысячи лет, - мужчина расхаживает по комнате и, кажется, Елизавета впервые слышит, чтобы он говорил так много и так долго, почти не прерываясь и не давая вставить ей хоть слово. Надо же, какая интересная и нелепая ситуация. Говард готова была защищать дочь от разбитого сердца, а значит, и Артура, но он делал ровно то же самое, хотя разбить сердце Джорджиане они могли совершенно по-разному.

- Ты сейчас сказал, что я недостаточно умна? – поинтересовалась ведьма, перехватывая талию своего шелкового халата поясом и глядя на Артура взглядом, который не выражал явственной угрозы, но они оба знали, что все могло перемениться в одночасье.

- Я сказал, что твоей дочери, по сравнению с тобой, не хватает опыта и, возможно, только лишь поэтому она не так хороша, как ты от нее ожидаешь. Я пришел сказать, что если ты думаешь проучить ее, бросив в самом начале, преподав ей болезненный урок, то лучше перенаправь ее ко мне в ученицы прямо сейчас, я сделаю из нее прилично целителя меньше, чем за десять лет и это… - он замолкает, потому что Елизавета поднимает раскрытую ладонь в воздух, прося держать свои эмоциональные порывы при себе. Кому вообще какое дело, что там думает какой-то целитель, будь он хоть тысячу раз возлюбленным Джорджианы? Что он вообще о себе возомнил? Думает, что может поучать ее и говорить, как ей общаться и взаимодействовать с ее собственной дочерью? Почему бы ему не пойти в… Сад. Прогуляться. Проветрить мозги. А то они, кажется, начали покрываться плесенью в глубине лабораторий Ковена.

- Еще раз решишь влезть в мои дела, или дела моих детей, вздумаешь учить меня быть матерью, или наставницей и я преподам болезненный урок тебе, Артур, - жестко отрезает Елизавета, приближаясь к мужчине. Она выдерживает достаточную паузу, чтобы он мог уйти за это время, потому что в целом, Говард сказала все, что хотела. Но он не уходит, вынуждая ее продолжить.

- Если хочешь знать, то нет, я не собираюсь нарочно бросать Джорджиану в самом начале и обрезать ей крылья и ее желание учиться. И я не для того дала ей задание, в которое ты тоже не должен вмешиваться. Она – моя дочь. Моя дочь, Артур. И если ты думаешь, что мне могло бы доставить удовольствие причинить ей боль, то ты еще хуже разбираешься в человеческих чувствах, чем я думала, - он хочет что-то сказать, но женщина вновь прерывает коротким жестом руки, - Но если ты просишь меня быть к ней снисходительной и мягкой, унижая ее достоинство материнскими подачками и фальшивым одобрением, то лучше никогда не заводи детей. И держись от моей дочери подальше, - она разворачивается, давая понять, что разговор окончен и направляется к дверям своей спальни. Мужчина мнется на месте еще какое-то время, но затем уходит, оставляя Елизавету наедине с ее мыслями, а себя – наедине со своими страхами за Джи.

Для страхов его, однако, не было никаких действительных причин. Ведьма не просто так дала задание дочери и не просто так ждала от нее результата. Потому что стремление Джорджианы были ей приятны, хоть и неожиданны. Она уже решила, что дочь совершенно точно будет учиться, хотя и не решила точно, у кого именно. Среди кандидатов была и она сама, и Артур, и Барбара. И хотя большинство назвали бы последний вариант безумием, у Елизаветы были на этот счет свои соображения.

В надлежащий час ведьма принимает дочь у себя в покоях, отмечая, что, судя по всему, а особенно по ее внешнему виду, Джорджиана и впрямь старалась. Уже хорошо. И она довела дело до конца, принесла все три зелья. Превосходно. Осталось оценить качество, но тут Елизавета на слишком многое не рассчитывала. Во-первых, понимая, что зельеварение для Джи – дисциплина отнюдь не профильная, учитывая, у кого она обучалась ранее, а во-вторых, здраво оценивая сложность заданных зелий.

- Цвет хороший, консистенция совпадает не везде, но гораздо лучше, чем я ожидала, - разглядывая зелья на свету лампы, а затем бултыхая их в склянках, говорит Елизавета, одобрительно кивая. Она открывает пробку одной из бутылочек, подносит к лицу и машет рукой в воздухе с тем, чтобы донести до носа аромат. Нюхать яды, да и любые другие реагенты напрямую – самоубийство.

- Черная белена, аконит и крапива. Запомни сочетание трех этих трав. Три часа варки, по ингредиенту на каждый час, извлечь все травы в самом конце и дать настояться сутки. Никто не спасется, если не будет антидота. Просто и прямо, как палка. Хотя, согласна, не слишком изящно, - делится Елизавета, пожимая плечами, оценивая, что Джи предпочла вариант многим сложнее. Это было даже интересно. Недолго думая, ведьма поднесла склянку к губам и сделала один большой глоток, опустошив ее наполовину. Яд обжег горло, желудок и мелкой дрожью разошелся по телу. Ведьма подошла к полке и взяла с нее темно-синюю жидкость, выпивая полностью.

- Хорошо. Это хорошо, - она закрывает склянку с ядом, кивая Джорджиане и отставляя ее в сторону. Антидот действует мгновенно. Как женщина, отравившаяся, чтобы не попасть в руки врага, Елизавета все знала о противоядиях и умела их применять.

Склянка с жидким туманом летит на пол прямиком со стола, разбивается и туман и впрямь поднимается на небольшой окружности комнаты, не достигая, однако, даже пояса Елизаветы. Она понимающе смотрит на дочь, отлично зная, по каким книгам та готовила и чем конкретно ошиблась. Большинство ведьм это зелье презирали, потому что не умели готовить, считая заклинание, или артефакт куда надежнее. На самом деле, надежнее они не были, просто иногда стоило отходить от столь прямолинейных рецептов.

- В книгах этого не пишут, но я получила свое сумеречное имя, наведя туман на поле боя, - хмыкает Елизавета, впрочем, отлично помня, что навела она его не при помощи зелья, - Если добавить в твой состав на десять капель больше отвара пажитника, резать травы только серебряным ножом и за час до конца добавить в жидкость цветы белого лотоса, ни один маг еще трое суток не снимет с местности тумана, который поднимется выше деревьев, - дочери знать об этом было неоткуда, Говард ее не винила. Но она ведь желала учиться, не так ли?

Зелье сращивания костей Елизавета тоже пробует на язык. Определять качество приготовленного отвара по вкусу, было не то, чтобы очень хорошей ведовской привычкой, зато очень надежной. И сейчас ведьме приходится пройти в ванную комнату, чтобы выплюнуть отвар и прополоскать рот.

- Скисло, - говорит она, вернувшись, и закрывает склянку пробкой, - В следующий раз, добавляй больше ягод ежевики и меньше пихтового экстракта, а еще, не бойся сдабривать целительные зелья столовой чашкой соли. На вкус они все равно, как отрава, зато портятся в разы медленнее, если так сделать, - объясняет женщина и аккуратно расставляет склянки у себя на столе, а затем смотрит на Джорджиану.

- Я считаю, что несмотря на естественные ошибки, задание может зачесть. Сейчас прими ванну и поспи. Послезавтра в девять утра, встретимся в лаборатории. Сварим эти зелья вместе, а затем ты получишь новое задание.

Вопреки возможным ожиданиям, проблема обучения Джорджианы вовсе не заключалась в том, что Елизавета считала ее бездарной идиоткой, годной только на то, чтобы выбирать лучшие туфли сезона. Беспокойство вызывали, в общем-то, две причины. Первая заключалась в том, что Говард не вполне понимала, а точнее, совсем не понимала, действительно ли дочери было нужно то, о чем она просила. Не был ли это очередной поверхностный интерес, значение которого для девушки столь мало, что она откажется от него при первых же сложностях? Потому что если так, то Елизавета не хотела даже начинать это обучение, которое станет напрасной тратой времени и сил для них обеих. Это никак не повлияло бы на отношение Говард к дочери, в конечном счете, она ведь знала ее достаточно хорошо, но это создало бы прецедент определенного рода. Прецедент, который в Ковене, где на Елизавету смотрели, как на Божество, никому бы не нужен. Если уж решила обучаться – обучайся. Это относилось ко всем членам Ковена. И давая дочери задания, Говард проверяла ее решимость. Свернет ли на половине пути, скажет ли, что устала и больше не хочет этим заниматься? Если скажет, значит, Елизавета была права в своем предположении и прекрасно, что они не начали полноценное обучение раньше, чем Джи окончательно и бесповоротно определилась с происходящим и со своими устремлениями.

Вторая причина никакого отношения к Ковену не имела, зато имела непосредственное отношение к Елизавете, как к матери. Как к матери, оставившей своего ребенка, если быть наиболее точной. Ведь правда была в том, что она так и не смогла ее толком обучить. Да, Джорджиана владела базой, когда мать ушла, но собственные устремления ведьмы были куда как более впечатляющими. Она собиралась научить дочь, если не всему, что знает сама, то значительной части, лишь после, дав ей возможность выбирать, чего она хочет и к чему стремится. Но планы были сорваны, когда Елизавета ушла и теперь главная проблема заключалась в том, что женщина вообще не знала, на что именно Джорджиана способна, что она знает, чего не знает, что ей удается лучше всего прочего. С этой точки зрения, текущая проверка носила чисто практический характер – Говард желала понять пределы возможностей Джорджианы. Да, Елизавета едва ли видела в своих детях в будущем Иных ниже, чем Высшей категории. Но она могла быть в этом не объективна и желала знать хотя бы, с чего именно они стартуют. И если с Андреем все было куда, как понятнее, то с Джи с ее упрямым стремлением играть в беспечную дурочку, все было несколько сложнее.

Вместе с тем, прислушиваясь к самой себе, Елизавета не вполне понимала, что она чувствует по поводу происходящего. С одной стороны, ей, конечно же, надлежало радоваться происходящему. В конце концов, ее дочь проявила тягу к учебе, тягу к развитию, к становлению чем-то большим. Разве это не было поводом для радости? Разве это не было поводом для радости женщины, которая единственно об этом и заботилась? О том, чтобы все вокруг, включая ее саму, учились и развивались. Ей должно было быть радостно от происходящего. Ее должна брать гордость за Джорджиану. Но все, что брало Елизавету, это беспокойство. И оно объяснялось очень легко. Она еще не знала ни одного человека на земле, которого знания бы сделали счастливым, а умения добавили бы к этому еще пару плюсов. Нет. Многие знания всегда были сопряжены с многими печалями. И те, кто вставал на этот путь, должен был понимать, что их выбор не принесет им счастья, с самого первого момента.

В размышлениях прошли сутки, Елизавета узнала, что Джи воспользовалась советом матери и отдыхает, нисколько не сомневаясь, что в надлежащий час они с дочерью встретятся в лаборатории, как и договаривались. Ради этого Говард отложила все свои дела, пришла чуть пораньше и расставила необходимые ингредиенты, которые извлекла из кладовой. Здесь они поболтали с одним из целителей, обсудив последние дела, но вскоре ведьма осталась одна, мирно дожидаясь дочь в неторопливом стремлении расставить склянки исключительно по алфавиту. Разумеется, полку Артура она не трогала, отлично зная, что у него там своя система, понятная только странному целительскому уму. Где-то на разборе этого целительского барахла, Елизавета и понимает, что забыла в своей спальне мобильник, что было непозволительно, если Говард хотела продолжить все контролировать. А она, как водится, хотела.

- Входи, - услышав, как стучится дочь, отвечает Елизавета, убирая телефон в задний карман джинсов. Она берет из сейфа пару безделушек и отправляет их по карманам тоже, но затем улыбается дочери, - Доброе утро, дорогая, - приветствует женщина дочь, выслушивает ее вопросы, но предпочитает не задерживаться в спальне слишком долго, учитывая, что у них были дела, - Пойдем сразу в лабораторию, - говорит Елизавета и выходит из комнаты, затворяя ее на пару поворотов самого обыкновенного и совсем не волшебного ключа. А зачем? Количество защитных заклинаний дверей ее спальни и ее кабинета, могло поразить любого.

- Я не шутила, - подтверждает Говард, спускаясь по лестнице и поочередно здороваясь со всеми, кого успела встретить, - Как и планировала, сейчас сварим те зелья и попробуем их в деле. Уверена, вдвоем мы отлично справимся. А затем ты получишь задание по написанию самостоятельно несколько видов заклинательных форм, - она вскидывает руку, пресекая возможные возражения, - Да, я знаю, что по своей магической специализации ты – ведьма. Но заклинания для магов, зачастую ведьмы и придумывают, дорогая. Заклинания будут разных направленностей на трех языках. Санскрит, прагерманский и древнегреческий. Учитывая сложность задания и его разнонаправленность, полагаю, что времени у тебя будет неделя и тебе разрешено пользоваться нашей библиотекой, включая защищенную секцию. Я уже подготовила список книг, которые могут тебе понадобиться. Он небольшой, не волнуйся, - потому что за неделю читать сотню книг – так себе занятие, которое отобьет желание учиться у любого. Три словаря, еще пара изданий с руководством по созданию заклинательных форм и рекомендованные способы их создания в пяти томах – вот и все, с чем Джорджиане предстояло ознакомиться. В конечном счете, это пригодится ей, даже если она передумает учиться.

- После этого, я хочу посмотреть, как ты справляешься с постановкой и снятием магической защиты на людях, на предметах и на помещениях, - открывая лабораторию и подходя к ингредиентам, которые сама же здесь и подготовила, рассказывает Говард, позволяя Джи доминировать в процессе и отходя чуть в сторону, чтобы найти сотейник, - А затем, каковы твои способности в создании артефактов. Суммарно, это даст мне понимание твоих способностей в целом. Я буду иметь представление о твоих навыках и твоих магических наработках. Это чрезвычайно важно для меня, потому что так я пойму не только, чему конкретно ты должна учиться, но и смогу ли я сама тебя этому научить.