Быть далеко от Дозора, от Нью-Йорка и от собственных воспоминаний обо всем, что случилось, было удивительно хорошо. Кошмары наяву стали слабее, кошмары во снах ярче, но это нормально, так мозг справлялся со всей тяжестью того, что Берри довелось пережить. Она больше не чувствует себя сломанной куклой. Она больше не чувствует себя потерянной и раздавленной, нити жизни, разорванные этим происшествием, начали постепенно срастаться. Беренис почти удалось поймать ощущение себя собой и это было бесконечно ценно, потому что подавленная собственными переживаниями, Каннингэм с трудом чувствовала, что вообще живет. Что ж, возможно, с этой точки зрения, поход был не такой уж плохой идеей. Не только потому что у Тристана был День Рождения, но и потому что вдали от людей, вдали от напоминаний обо всем, что случилось, у Беренис было больше шансов прийти в себя. И хотя ее все еще не покидало ощущение того, что со всех сторон за нею наблюдает, что-то злое и враждебное, она больше не оборачивалась по сторонам каждую секунду и не просила Тристана вернуться обратно в номер, потому что только в номере и ощущала себя достаточно хорошо, безопасно и спокойно. Главное, чтобы паника не накрыла ее волной вдалеке от этого места, не хотелось портить им обоим отдых.

- Ладно, - внимательно выслушав план, который уже успел наметить им Тристан, девушка коротко кивает и убеждается в том, что ничего не забыла, осмотрев со всей придирчивостью их номер. Наконец, они выходят на улицу, где все так, как и сказал Тристан. Их ожидает арендованная машина, велосипеды и не столь уж долгая дорога до места. Пересесть на велосипеды нравится Беренис куда больше, чем движение на автомобиле, так что, долгий живописный путь она выбирает с большим энтузиазмом, делая по пути с десяток потрясающих фотографий попадающихся им пейзажей.

- Папа никогда не устраивал мне походы дальше пролеска перед поместьем, - смеется Беренис, качая головой, - Он говорил, что мама убьет его, если он вздумает утащить их единственную дочь в шотландские леса, чтобы устроить там трехдневный поход. Так что наш максимум – это палатка чуть за воротами дома, шашлык и страшилки с фонариком. Но я, конечно, была в полном восторге, - делится Берри, хотя до недавнего времени у нее этих воспоминаний вообще не было и быть не могло, потому что Тристан сам же их и заблокировал. Может быть, оно и к лучшему. Не пришлось отчаянно скучать по отцу. Ведь сейчас Берри скучала и довольно сильно, особенно, когда у нее на это хватало времени. Наверное, если бы отец был жив, все бы сложилось иначе и даже этого проклятого лабиринта не случилось бы вовсе. Хотя, кто теперь наверняка скажет?

- Потом были Брайтоны и мистер Брайтон считал обязательной частью программы походы и рыбалку, ведь он воспитывал мальчишек, но меня дольше, чем на одну ночь все равно не брали. Я была либо слишком маленькой, либо слишком привыкшей к комфорту, либо слишком напуганной какими-нибудь выходками Мэтта. Он, кстати, рассказывал самые страшные истории среди всех, которые я когда-либо знала, - и кто бы мог подумать, что у них с братом не складывались отношения в ту пору? Теперь-то они были не разлей вода, но, кажется, это началось с тех пор, как Мэтт толкнул ее в лужу, а потом неделю извинялся и вымаливал прощение, клянясь, что такого больше никогда не случится и он не обидит сестру ни словом, ни делом. Обещание свое, теперь уже мужчина, сдержал. Более грозного защитника у Беренис никогда не было.

Палатки Берри ставить умеет. Нет, вовсе не благодаря отцу, или Брайтонам, а потому что ей довелось ходить на задания с братьями, где ни отелей, ни даже хостелов вообще в природе не существовало. Так что, пару раз взглянув на инструкцию, девушка довольно легко помогает Тристану поставить палатку, а затем идет осматриваться. Местность здесь удивительно красивая, как, впрочем, и по всей Исландии. Когда-то Берри рассказывала мужчине о том, под каким впечатлением она была, находясь здесь, и с тех пор, в общем-то, немногое изменилось. Ей и теперь кажется здесь все удивительно волшебным, как в сказке, так что, пожалуй, Каннингэм ничуть не удивилась бы, если бы вдруг обнаружила пару эльфов за валунами, или пару цвергов в холмах. Но ничего подобного она не находит. Здесь вообще удивительно тихо, нет ни людей, ни животных и это, пожалуй, лучшая часть их отдыха.

Берри садится у костра, вытягивает руки, грея их, а затем с удивлением смотрит на Тристана. Интересно, он это серьезно, или решил неудачно над нею подшутить? Но Бэнкс вовсе не выглядит как шутник. И как человек, которому подобное может показаться веселым, не выглядит тоже. И это хорошо, потому что забавы над острыми страданиями Берри – не совсем то, в чем она сейчас нуждалась. Но по мере того, как мужчина говорит, глаза ее расширяются в удивлении и неверии, а затем девушка довольно улыбается и целует пророка в губы, благодаря его за то, что он собирался сделать. Это ей было очень-очень нужно теперь. Какое-то время побыть не сбрендившим пророком, а обычной женщиной, не обремененной особенностями собственной психики и психологического состояния.

Это и правда непривычно и щиплет. А может быть, щекочется, где-то под кожей и Берри даже вздрагивает, глядя внимательно на Тристана. Но совсем не больно и ничуть не страшно. Ничего критичного не происходит, Каннингэм прислушивается к собственным ощущениям. А ощущения таковы, будто ее лишили одного из органа чувств, или около того. Да, непривычно, но ничего страшного. Она улыбается, - Странно, но вовсе не плохо, - щебечет девушка, а затем активно берется за запихивание картофелин в золу. Быть человеком вовсе не кажется ей плохим. Пожалуй, ей даже нравится. И больше нет ощущения, что кто-то смотрит из Сумрака. Даже если он действительно смотрит, - Я никому не скажу, обещаю, - Беренис уверенно кивает, потому что даже в самом страшном сне ей не представится навредить Тристану своей склонностью к болтливости. Конечно же, она никому не скажет и даже не подумает об этом. В конце концов, Бэнкс делал это для нее, потому что ей это было нужно.

- Я хочу… - задумчиво тянет девушка, словно бы чего-то смущаясь, но затем все-таки поднимает зеленые глаза на Тристана, - Я хочу, чтобы ты все увидел, - наконец, заключает она, сдерживая глубокий обреченный вздох, - Я хочу поделиться с тобой тем, что было там, чтобы ты знал, а я не должна была ничего тебе рассказывать. Если только ты сам хочешь посмотреть, конечно.